Щелкунчик. Как детская сказка Гофмана и музыка Чайковского создали образ Рождества

Приспособление для раскалывания орехов, ставшее прообразом героя известной сказки, известно человечеству с давних времен. Логично, что для того, чтобы употребить в пищу орехи с прочной скорлупой сначала их необходимо очистить. Археологические раскопки подтверждают, что ещё в античные времена люди победнее использовали для этого камни, а более состоятельные — две металлические полусферы. Но были и специальные устройства, один такой был обнаружен в греческом захоронении — фигурка с двумя руками на шарнирах с помощью рычага раскалывала орех Исследователи утверждают, что такой щелкунчик был обычным атрибутом застолий и даже сопровождал человека в загробный мир: фигурку укладывали в гробницу с умершим.

Образ, который лег в основу известной сказки Гофмана, появился в Саксонии в XVIII веке. Это была фигурка человека с несоразмерно большой челюстью. Без легенд не обошлось. По одной из них — злой богач в Рудных горах объявил конкурс на лучшее приспособление для раскалывания орехов: солдат предлагал стрелять по ним, плотник пилить, а один талантливый резчик сделал фигурку, которая раскалывала орех ртом. Богачу так понравился этот человечек, что он стал им часто пользоваться и даже стал добрее.

Историки, не склонные к сентиментам и явно недолюбливающие легенды, согласны, что родина щелкунчика — территория современной Германии, но объясняют его появление прежде всего экономическими причинами. К концу XVIII века в горах близ Зайфена иссякли запасы руды, и шахтеры, в поисках заработка, стали изготавливать разнообразные игрушки на продажу. Среди них был и кольщик орехов в виде человечка. Он не всегда представлял собой безобидную игрушку — в образах щелкунчиков могли угадываться черты известных политиков и государственных служащих. В 1870-х деревянные щелкунчики стали столь популярны, что продавались почти по всему миру: в России, Испании, Пруссии и Франции.

Возможно, сказка об ожившей игрушке появилась после того, как Гофман увидел её на ярмарке в Лейпциге, — это тоже лишь легенда, но очень красивая.

Знали бы зайфенские шахтеры или сам Гофман, что, если спустя двести лет на любой оживленной городской улице спросить прохожих «с чем у вас ассоциируется Рождество?», в десятку самых частых ответов наверняка войдёт «Щелкунчик» — но уже как балет.

Симбиоз сказки Эрнста Теодора Амадея Гофмана и музыки Петра Ильича Чайковского сегодня стал не просто шедевром и мировым культурным феноменом, а частью русского культурного кода. Попробуем проследить, как человечество прошло путь от игрушки и довольно мрачной, мистической сказки Гофмана начала XIX века до образа чуда, красоты и победы добра над злом, ожившего благодаря всемирно известному балету.

Начало

В декабре 1816 года Эрнст Теодор Амадей Гофман опубликовал сказку «Щелкунчик и Мышиный король». По одной из версий первыми слушателями были дети его друга Юлиуса Хитцига. Их звали Мари и Фриц, как и героев книги.

Сюжет производит достаточно тревожное и напряженное впечатление и едва ли ассоциируется с Рождеством. Но ощущение чуда, смешения реальности и вымысла, борьбы за дружбу, правду и добро в духе немецкого романтизма до сих пор привлекает читателей.

Вообще сказка полна символизма, и Гофман, противопоставляет искренний и эмоциональный мир детей прагматичному миру взрослых. Он использует сказочный сюжет борьбы игрушек против мышей и через него затрагивает несколько самых сложных психологических тем: взросление, связанные с ним страхи, вера в добро и следование за правдой.

Не случайно главному герою он отвёл образ деревянной неприметной и даже уродливой игрушки —приспособления для раскалывания орехов, спрятав в нём благородного, смелого и красивого юношу. Что хотел сказать Гофман такой сложной и будто совсем не детской сказкой? Что чудеса происходят там, где в них верят; привлекательность иногда существует только снаружи, а за откровенно отталкивающей внешностью может скрываться настоящая красота; и что внутри каждого есть свой Мышиный король, которого нужно победить, чтобы по-настоящему вырасти.


Сказочный сюжет, полный психологизма и символизма, в довольно мрачном исполнении спустя почти столетие превратился в феерию музыки и танца, а затем — в символ Рождества, по популярности превзошедший свой первоисточник. Как это было?

От шедевра немецкого романтизма к шедевру балетного искусства

В России сказки Гофмана были популярны, историю об ожившей игрушке в 1830-е годы первым перевел Владимир Бурнашев, и книга вышла под названием «Кукла господин Щелкушка». Более поздние варианты: «Щелкун и Мышиный король», «Грызун орехов» и «Человечек-щелкушка» — так и не прижились.


Интересно, что версий самой истории Гофмана о Щелкунчике тоже было несколько. В 1850 году появилась версия Генриха Гофмана «Король Щелкунчик и бедный Рейнольд». Однофамилец Эрнста Теодора Амадея был врачом в больнице для бедняков и написал свою сказку довольно сильно переиначив сюжет: никаких сложных противоречий и нравственных уроков. У Генриха Гофмана это рассказ о бедном больном мальчике, который во сне попадает в игрушечную страну взбалмошного короля Щелкунчика, а проснувшись, оказывается совершенно здоровым. Все довольно безобидно, но переиздавать книгу запретили из-за песенки короля, которая оскорбила монархию. Как бы то ни было, эта версия была очень популярна и долгое время именно её знали немецкие дети из бедных семей.

В России, уже любившей сказку, игрушка-щелкунчик к 1890-м годам стала символом Рождества. В это же время Императорский театр заказывает Петру Ильичу Чайковскому написать музыку к балету «Щелкунчик». Хореографию и подробный план балета создаёт Мариус Петипа. Он выбирает адаптированную в 1844 году версию Александра Дюма-отца. Для французских читателей Дюма смягчил угрюмые и жутковатые мотивы Эрнста Гофмана, добавил больше духа приключений и сделал акцент на любви и добре, побеждающих всё.

Восхитительные звуки оркестра, которые мы сегодня слушаем, затаив дыхание, так естественно сочетаются с выверенными, отточенными движениями танцоров балета на сцене, что кажется, будто это слияние рождает чудо, а волшебство не так уж и невозможно. Надо сказать, что при внешней простоте сюжета балет оказался чрезвычайно трудоёмким в постановке — на работу ушло два года.

Мариус Петипа задумал его, вдохновленный столетием Великой французской революции и её песнями, хотел воплотить их в новогодней сказке. Конечно, это довольно странно и было абсолютно немыслимо в политических реалиях России конца XIX века —, возможно, к счастью. В итоге получилось два акта и три картины: праздник в доме, сон девочки, в котором Щелкунчик сражается с войском мышиного короля и превращается в прекрасного юношу (в балете мыши превращаются в крыс — почему так сложилось, до сих пор не вполне ясно) и город, в который попадает Мари и принц.

Петипа не закончил балет: работу над ним завершал Лев Иванов. Второй балетмейстер Мариинского театра, к этому времени уже был автором нескольких известных постановок, но в «Щелкунчике» строго держался сценария и ремарок Петипа.

«Я работаю изо всей мочи, начинаю примиряться с сюжетом балета» — пишет Петр Ильич Чайковский в 1891 году.

Судя по сохранившимся воспоминаниям, письмам и документам работа над балетом шла тяжело. Написание музыки Петром Ильичом Чайковским — не исключение. Как гармонично соединить симфоническую музыку с балетом, который по мнению композитора зря упростили, отойдя от первоначальной версии Гофмана, и что делать со вторым актом, представлявшим собой цепочку разнородных по стилю и настроению танцев без цельного сюжета, просто сменяющих друг друга?

«Главное — отделаться от балета»

Великий композитор справился со своей задачей, добавив в партитуру новый для того времени инструмент — челесту (клавишный металлофон). Её особенно отчётливо слышно в «Танце феи Драже». Но признание придёт к балету гораздо позже.

Премьера состоялась на сцене Мариинского театра и успех её был более чем сомнителен. Критики буквально обрушились на постановку. Досталось всем, вот лишь малая часть разгромных комментариев: безвкусица, скука и бессмыслица, несоответствие музыки и почти бездарной хореографии, детский балет с детьми-солистами (роль Мари исполнила двенадцатилетняя Станислава Белинская, а Щелкунчика – семнадцатилетний Сергей Легат, оба были студенты балетного училища. Талант композитора тоже ставился под сомнение отдельными критиками. Несмотря на одобрение ведущего тогда театрального эксперта Александра Бенуа и восторг императора Николая II, всё происходящее казалось провалом. Чайковский был расстроен и писал, что ему было тяжело смотреть на сцену, но веры в свою музыку не терял.

Как бы то ни было, балет «Щелкунчик» остался в репертуаре Мариинского и других театров на несколько десятилетий. Множество талантливых балетмейстеров пробовали ставить свои варианты этого балета в России и за рубежом. Некоторые версии были довольно смелыми и новаторскими, другие —более классическими, но каждая находила своего зрителя и почитателя.

Почему в XXI веке балет «Щелкунчик» - символ Нового года и «спонсор» праздничного настроения

Классическую постановку создал Юрий Григорович. Он бережно доработал и только слегка переосмыслил версию Мариуса Петипа: балет обрел общий сюжет, а второй акт стал путешествием Мари и Щелкунчика по ёлке, которое заканчивается венчанием героев. Именно постановку Юрия Григоровича в 60-е годы XX века стали традиционно ставить на сцене Большого театра 31 декабря. Это та версия «Щелкунчика», которую мы знаем, любим, которой восхищаемся и мечтаем увидеть за несколько часов до Нового года хотя бы раз в жизни. Музыкальные исследователи считают её самой точной и наиболее гармоничной в соединении действия на сцене и музыкального сопровождения.


В чём сила и магия этого балета и почему он имеет такой оглушительный успех среди публики всех возрастов? Причин много, и, наверняка, каждый выберет свою.

Для кого-то на первом месте танец — удивительный, кажется, выходящий за границы возможностей человеческого тела, приковывающий внимание с первых «па» и символизирующий бесспорное первенство русской балетной школы.

Для других основой является музыка: она завораживает, вызывает порой противоречивые, но такие сильные чувства. Дрожь по телу, ощущение абсолютной нереальности происходящего, слёзы - то ли от восторга, то ли как реакция тела, будто демонстрирующего избыток разнообразных переживаний, которые мозг не успевает обработать в один момент. Несмотря на очень понятный, красивый и упорядоченный визуальный ряд, сопровождаемый таким удивительным разнообразием музыкальных образов, мотивов, сюжетов и эмоций, — всё это ощущается буквально физически, и у каждого зрителя по-своему.

Сказка о вере в чудо, неизбежности взросления, о том, что добро и любовь неизменно побеждают зло, благодаря музыке Чайковского не кажется такой наивной и простой, но остаётся необходимой каждому.