Философия повседневности. От романа до видеоблога

Почти каждый из нас хотя бы раз оказывался в ситуации, когда в ленте попадается следующее видео: человек рассказывает, как прошёл его день, показывает, что купил в магазине, делится впечатлениями от выставки или размышляет о только что прочитанной книге. Ты смотришь, как он просто наливает утренний чай, и вдруг ловишь себя на мысли: почему обычный день незнакомца, в котором не происходит ничего невозможного для нас самих, оказывается гораздо интереснее, чем происходящее за собственным окном? Но рука сама тянется к следующему видео из плейлиста «Один день со мной».

Если посмотреть чуть шире, становится ясно, что влюблённость в чужое «обыкновенное» появилась не сегодня. Задолго до коротких видео и «ленты» нас уже учили обращать внимание на будни других, сначала в книгах, потом в кино. Менялись жанры, привычки и способы рассказывать о жизни, но тяга к чужим историям всегда оставалась прежней.

Философия повседневности

В гуманитарных науках интерес к обыденной жизни давно получил собственное название — философия повседневности. Она обращена не к абстрактным концепциям, а к тому, как человек проводит каждый свой день: чем занимается утром, как трудится и как отдыхает вечером, о чём разговаривает на кухне или по дороге домой. Мартин Хайдеггер, Альфред Шюц, Юрген Хабермас и их последователи пытались без прикрас описать эту повседневную реальность и разобраться, какие привычки и правила мы считаем естественными, а какие замечаем только тогда, когда что-то идёт не так.

Историки в какой-то момент тоже обратили внимание на эту сторону жизни и выделили отдельное направление — историю повседневности. Для них важнее не имена правителей, а то, как жили обычные люди: в каких квартирах они просыпались, что ставили на стол, как распределялись обязанности в семье и какие привычки передавались из поколения в поколение. Французские и немецкие исследователи XX века, а за ними и коллеги из других стран, доказали, что если не учитывать эту сторону жизни, прошлое становится скучной схемой из учебника — понятной, но совсем безжизненной.

К концу XX века в исследования повседневности закономерно вошла и тема технологий. Социолог Мануэль Кастельс писал о «пространстве потоков» — мире, в котором решающим становится постоянный обмен информацией. Зигмунт Бауман предложил идею «текучей современности», времени, когда человеку приходится несколько раз за жизнь менять работу, круг общения и даже представление о себе. Американская исследовательница Шерри Теркл обратила внимание на роль телефонов и ноутбуков: они стали для многих из нас чем-то вроде зеркала, в котором отражаемся и мы сами, и наши близкие.

Философия повседневности пробует понять, как всё это меняет наш опыт жизни: что происходит с привычками, когда большая часть общения уходит в мессенджеры и соцсети, как реклама и покупки влияют на то, что мы считаем «нормой» и уютом, как люди разного возраста, происхождения и жизненного опыта договариваются о правилах совместной жизни и что происходит, когда эти договорённости дают сбой.

Внимание всегда приковано к мелочам, через которые мы находим способы существовать вместе. Не случайно русская литература задолго до появления термина «философия повседневности» развивала тот же подход: многое в ней держится на описаниях быта и маленьких событий, из которых в итоге складывается жизнь героев — и наша собственная.

Жизнь между событиями

Филологи давно заметили, что русская проза особенно внимательна к тому, где и как живёт человек. То, как устроен его повседневный мир, часто говорит о нём больше, чем любые авторские комментарии и прямые характеристики.


У Пушкина это особенно заметно в «Евгении Онегине». День героя расписан от утреннего подъёма до вечерних поездок с визитами. Через этот распорядок становится понятен весь светский уклад, в котором живёт не только Онегин, но и всё его окружение. Дом Лариных устроен совсем иначе. Письмо Татьяны и чувство одиночества рождаются в замкнутом пространстве, в котором больше принято смотреть и думать, чем действовать. История «Евгения Онегина» во многом строится на столкновении двух разных укладов жизни, которые почти не пересекаются в бытовых деталях.

Изображу ль в картине верной
Уединенный кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет?
Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный1
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Все, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, —
Все украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.

А. С. Пушкин - Евгений Онегин

У Толстого интерес к повседневной жизни выражен ещё сильнее. В «Войне и мире» можно надолго остаться у Ростовых, ни разу не увидев батальный эпизод – и читателю всё равно будет понятно, в какое время происходят события и какие люди его населяют. Через быт и привычки семьи Толстой показывает целую эпоху, в мельчайших деталях отражая, кто какую роль в ней играет.

Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцевать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем...
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцевала с большим, с приехавшим из-за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая.
У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

Л. Н. Толстой – Война и мир

У Гоголя домашнее пространство скорее тревожит. В «Мёртвых душах» каждая усадьба, куда заезжает Чичиков, похожа на медицинскую карту владельца. В одних уголках всё будто бы замерло раз и навсегда, а в других, в провинциальной тишине, комнаты захламлены вещами, которые боятся выбросить. Сам Чичиков на этом фоне выглядит подчеркнуто аккуратным: «правильный» порядок вокруг него вызывает скорее настороженность, чем доверие. У Гоголя быт раскрывает характер в его крайних формах – когда человек либо тонет в обстановке, либо прячется за ней.

Каким-то дряхлым инвалидом глядел сей странный замок, длинный, длинный непомерно. Местами был он в один этаж, местами в два; на темной крыше, не везде надежно защищавшей его старость, торчали два бельведера, один против другого, оба уже пошатнувшиеся, лишенные когда-то покрывавшей их краски. Стены дома ощеливали местами нагую штукатурную решетку и, как видно, много потерпели от всяких непогод, дождей, вихрей и осенних перемен.

Н. В. Гоголь – Мёртвые души

У Чехова внимание к обыденному доведено почти до предела. Его герои невероятно любят забегать друг к другу «на минутку», пить чай и вести бесконечные разговоры. В рассказах и пьесах внешних событий немного, а о душевном состоянии персонажей часто не говорится ни слова, однако благодаря тонкости бытовых деталей Чехова всё становится понятно без лишних объяснений.

Ольга Ивановна в гостиной увешала все стены сплошь своими и чужими этюдами в рамах и без рам, а около рояля и мебели устроила красивую тесноту из китайских зонтов, мольбертов, разноцветных тряпочек, кинжалов, бюстиков, фотографий... В столовой она оклеила стены лубочными картинами, повесила лапти и серпы, поставила в углу косу и грабли, и получилась столовая в русском вкусе. В спальне она, чтобы похоже было на пещеру, задрапировала потолок и стены темным сукном, повесила над кроватями венецианский фонарь, а у дверей поставила фигуру с алебардой. И все находили, что у молодых супругов очень миленький уголок.

А. П. Чехов – Попрыгунья

У Бунина в «Суходоле» дом, в котором угасает жизнь, становится полноправным участником событий. Старинные, обшарпанные комнаты и привычка держаться за вещи, потерявшие ценность, настраивают читателя на мысль о роде, переживающем закат. Исторические перемены остаются за кадром, но само состояние усадьбы говорит о безвозвратной утрате прежних порядков.

Всё было черно от времени, просто, грубо в этих пустых, низких горницах, сохранивших то же расположение, что и при дедушке.

И. А. Бунин - Суходол

В XX веке интерес к быту не исчезает. В прозе Юрия Трифонова, Сергея Довлатова и других авторов советская жизнь считывается через коммунальные кухни и служебные кабинеты. Человек всё время сталкивается с чужими разговорами и общей стеснённостью. В этой обстановке он раз за разом решает для себя, соглашаться ли с тем, «как принято», или пытаться обрести свободу внутри уже заданных правил.

Жили мы в отвратительной коммуналке. Длинный пасмурный коридор метафизически заканчивался уборной. Обои возле телефона были испещрены рисунками - удручающая хроника коммунального подсознания.

С. Д. Довлатов - Наши

Удовольствие от будней

Описания повседневности у классиков часто цепляют сильнее, чем сами драматические события. Недаром многие снова и снова возвращаются не к битвам из «Войны и мира», а к тем самым «обычным» главам, которые гораздо легче примерить на себя.

Бал в Зимнем дворце или встреча с императором остаются красивой картинкой. Но моменты, когда герой мечется между делами, спорит или откладывает принятие решения, оказываются куда ближе каждому. В этих сценах нет «подвига», зато есть привычные сомнения и мелкие радости – то, с чем мы сталкиваемся каждый день.

Более того, именно за счёт бытовых подробностей проза обрастает исторической плотностью: без них она выцветает, превращаясь в набор изречений. Но стоит появиться описанию комнаты, привычки или обеда — и текст оживает на глазах.

Квартира как вселенная

В XX веке к описаниям повседневности на бумаге добавляется новый язык – кино. Камера впервые заглядывает в простые квартиры и даёт голос тем деталям, которые раньше оставались в тени. Теперь коридор с вешалкой, маленькая кухонька или зал с телевизором становятся самостоятельными героями, рассказывая о человеке не меньше, чем его поступки.


Коридор в советских фильмах нередко выступает главной осью всего повествования. Он становится местом встреч и прощаний, накапливает мелкие обиды и создаёт ту особую атмосферу, по которой безошибочно узнаются «коммунальные» истории. В «Покровских воротах» именно в коридоре проходят все ключевые эпизоды общедомовой жизни — здесь всегда немного тесно и слишком шумно. А в «Без свидетелей» узкий проход к двери становится рубежом выбора: останется герой или уйдёт?


На несколько метров маленькой кухни приходится вся настоящая жизнь квартиры. В «Осеннем марафоне» кухня Бузыкина — это его пространство усталости и раздумий. В «Москве слезам не верит» почти все доверительные разговоры случаются именно здесь, за обычным столом с только что вскипевшим чайником.

Парадная комната, гостиная, показывает, как человек хочет выглядеть для других. У Семёна Горбункова в «Бриллиантовой руке» зал одновременно служит и семейной комнатой, и витриной «правильного» быта. В квартире Нади Шевелёвой в «Иронии судьбы» обстановка кажется до боли знакомой, и в ней легко считывается не только героиня, но и целый слой городских жителей.


Балкон, ванная или маленький стол у окна — все эти фрагменты тоже становятся частью общего рассказа. Они обозначают границу между домом и городом, между показной и совсем личной жизнью. Через них в кадр входит воздух улицы и ощущение чужого присутствия за стеной.


Параллельно этому экранному взгляду на жильё начинают появляться квартиры и дома-музеи. За знакомыми предметами обыденности здесь прячется история жизни тех, чьими именами теперь называют улицы и площади. Визит в такой музей почти всегда связан с тем же удовольствием, что и просмотр любимого фильма – ты словно открываешь потайную дверь в прошлое и по крупицам собираешь его атмосферу.

Почему нас так тянет «подглядывать»

Когда появились соцсети и блоги, изменилась только форма, но не суть — наш интерес к чужой жизни остался прежним и лишь переместился на новый носитель.

В этом любопытстве смешиваются несколько мотивов. Один из главных — эмпатия. Наблюдать, как другой человек справляется с бесконечными делами, гораздо проще, чем слушать абстрактные советы из серии «как всё успеть». Повседневность выравнивает людей: успешный дизайнер утром так же ищет чистую кружку, как студент в общежитии, и оба могут в спешке готовить себе быстрый ужин. Чужой быт становится и примером, и утешением: если кто-то умеет вставать рано или поддерживать порядок в крохотной квартире — значит, это возможно и для нас. А если у других жизнь далека от идеала, как и у нас, с собственными несовершенствами становится чуть проще мириться.

К этому добавляется и простое любопытство. Всегда хочется заглянуть в квартиру незнакомца из другого города или страны, узнать, что лежит на полках местного магазина, как у них проходят праздники или устроена спальня. Логика та же, что и у посетителей в музее, внимательно разглядывающих старый комод: важны не только громкие истории, но и детали — они помогают понять, как люди жили в другом месте и в другое время.

Интернет усилил эту тенденцию за счёт эффекта сериальности. Жизнь разбивается на короткие эпизоды с ежедневной премьерой. Так у зрителя возникает иллюзия постоянного присутствия. И вот уже кажется, что ты знаешь девушку с YouTube лучше, чем собственных соседей — ведь ты раз за разом был свидетелем её покупок и бытовых радостей.


Все это легко объявить воайеризмом и поставить диагноз, но если помнить путь от классического романа до видеоблогов, картина получается гораздо сложнее. Наблюдение за чужой повседневностью становится способом справляться со своей: оно подсказывает варианты, где искать ответы, утешение, стимул к переменам и, иногда, оправдание слабостям. Конечно, есть и обратная сторона: погоня за чужими историями может заменить заботу о собственной жизни. Любоваться чужой идеально вымытой кухней всегда проще, чем взяться за уборку своей. Где проходит та самая грань и в какой момент созерцание становится прокрастинацией — каждый решает для себя.

Любопытство к чужому быту не исчезнет. Можно ограничить экранное время, удалить приложения и сменить платформу, но желание узнать, как живут другие, останется. В этом и заключается незатейливая философия повседневности: наблюдать за чужим бытом само по себе безвредно — главное, не забывать обращать внимание на свой собственный. Ведь именно в нём, а не в чьей-то сторис «как я провела выходные», решается, каким будет наш день.